В 1967 году двое молодых учёных, Мартин Селигман и Стивен Майер, проснулись  знаменитыми.

Они опубликовали статью о выученной беспомощности и взорвали научный мир.

Благодаря этому Мартин Селигман одним махом взлетел на Олимп американской психологии.

Но потом Стивен Майер едва не уничтожил научную карьеру Селигмана, доказав, что никакой выученной беспомощности не существует.

Как была открыта выученная беспомощность

Стивен Майер и Мартин Селигман были аспирантами первого года обучения в Принстонском университете. На дворе стоял 1964 год, и в университете активно проводились опыты над собаками.

Эти эксперименты озадачивали учёных — почему-то некоторые животные, получая удары током, не убегали от боли. Они пассивно ждали, когда всё закончится.

Майер и Селигман решили изучить это явление как следует. Для этого они продумали изощрённый эксперимент.

Учёные разделили подопытных собак на три группы. Каждую собаку помещали в специальную упряжь, чтобы животное не могло сбежать.

Собак из первой группы били слабым разрядом тока, но учили тыкать носом в специальную пластину. Тычок — и ток выключён.

Собак из второй группы тоже научили тыкать носом в эту пластину. Но был подвох — в какой-то момент нажатие пластины становилось бесполезным. Ток продолжал подаваться.

Собак из третьей группы ничему не учили. Но и ток не пускали.

Это был ещё не эксперимент. Это была только подготовка.

Настоящий эксперимент начался на следующий день. Собак помещали в загон (в оригинале — shuttlebox) и подавали на пол разряд тока. В отличие от упряжи, из загона можно было сбежать.

Требовалось лишь перепрыгнуть не самый высокий барьер.

90% собак из первой и третьей групп научились убегать легко. Но две трети собак из второй группы не научились убегать вообще.

Селигман и Майер увидели в этом доказательство выученности. Собаки из второй группы выучили, что дёргаться бесполезно. Мол, я знаю, что я ничего не изменю, поэтому буду ждать и терпеть.

В 1970 году Майер показал — дело именно в обучении. Он учил собак активности — если они замирали, ток продолжал бить. Но стоило двинуться, как ток выключался. Как вы понимаете, эти собаки легко выпрыгивали из загона, выученной беспомощности у них не было.

Этот эксперимент окончательно убедил Майера и Селигмана в их открытии.

Общая идея выученной беспомощности

Друзья-коллеги постулировали — всё дело в контроле над результатом. Контроль в данном случае означает возможность изменить ситуацию в лучшую для себя сторону.

Я могу ткнуть носом в пластину и ток исчезнет? У меня есть контроль.

Я могу замереть и ток тоже исчезнет? У меня есть контроль.

Я тыкаю носом в пластину, но тщетно? У меня нет контроля.

Отсутствие контроля приводит к пассивности. Эту пассивность, вызванную отсутствием контроля, они и назвали выученной беспомощностью.

Надо сказать, что Майер и Селигман очень переживали, что ставят эксперименты на собаках, их это коробило. Поэтому при первой же возможности переключились на крыс, мышей и людей.

Вот типичный эксперимент на людях. Студентов в случайном порядке распределяют по трём группам. Испытуемым из первый группы включают оглушительный шум, который можно отключить нажатием кнопки. Студенты из второй привязаны и ничего не могу сделать. Люди из третьей группы ни с чем из этого не сталкиваются.

Затем все попадают в другую комнату. Там они получают такой же шум, но если хорошенько подумают, могут найти способ его выключить. Испытуемые из первой и третьей группы выход находили почти всегда. Люди из второй группы почти всегда терпели.

То же самое было, когда вместо шума людям давали анаграммы (набор букв из которых надо составить конкретное слово). В впервой группе анаграммы были решаемыми, во второй — нет. В третьей группе анаграмм не было. Во второй части эксперимента всем давали сложные, но одинаково решаемые анаграммы. Первая и третья группа справлялись, а вторая — сдавалась.

Что было дальше?

Открытие выученной беспомощности сделало Селигмана звездой психологической науки.

Для наглядности — исходная статья, где они с Майером впервые описали выученную беспомощность, на сегодняшний день набрала три тысячи триста упоминаний в других научных статьях. Чтобы вы понимали — это примерно в триста раз больше, чем у средней научной статьи.

В 2002 году Селигман вошёл в сотню самый цитируемых психологов всего мира, обогнав Пол Экмана, Альберта Адлера и Стэнли Милгрэма [1].

Должности, гранты, большие тиражи книг — всё это посыпалось на Селигмана как из рога изобилия.

Стивен Майер пошёл другим путём. С психологии он переключился на нейронауки. Постепенно развиваясь как учёный в этой отрасли, он в середине девяностых снова вернулся к выученной беспомощности. К тому времени техника была уже достаточно продвинутой, чтобы давать более-менее сносный результат в режиме реального времени.

И Майер был потрясён. Оказалось, что никакой выученной беспомощности нет.

Открытие Майера

В ходе своих исследований Майер установил, что выученная беспомощность очень сильно связана с дорсальным ядром шва. Это самое крупное скопление серотонинэргических нейронов (т.е. использующих серотонин в качестве нейротрансмиттера).

Когда Майер принудительно активировал нейроны этой области (с помочью инъекций), животные демонстрировали выученную беспомощность во всей красе.

Причём было достаточно активации только этих нейронов, всё остальное не нужно.

Майер задался вопросом — почему так происходит.

Ответ он искал долго, но всё-таки нашёл. И ответ его шокировал.

Оказывается, эти нейроны в дорсальном ядре шва включались в любой неблагоприятной ситуации. Но нейроны вентромедиальной префронтальной коры могли их подавлять. В этом случае крыса оставалась активной при любом раскладе.

Не очень понятно?

Тогда скажу проще. Исследования Майера показали — в мозге нет ничего, что включается из-за отсутствия контроля. Напротив, есть то, что включается при наличии контроля.

Если немного огрубить, схема такая. Любые неприятные события включают нейроны дорсального ядра шва. Те в свою очередь запускают пассивность. Но если в вентромедиальной префронтальной коре есть нейроны, знающие, что контроль возможен, они останавливают нейроны дорсального ядра шва. И организм остаётся активным.

То есть крыса не выучивала беспомощность — она выучивала активность. Когда у неё получалось выключить ток, она ожидала такого и в следующий раз. Сейчас получилось справиться, значит, справлюсь и потом.

Майер проверил это. Он на время вырубил систему обнаружения контроля (эта система состоит из нейронов нескольких областей, воздержусь от подробностей). Без этой системы все крысы реагировали одинаково — пассивно ждали, когда удары током закончатся.

Это значит, что никакой выученной беспомощности нет и быть не может. Пассивность — это врождённый ответ на неконтролируемый стресс. Если не получается справиться, лучше затаиться и ждать.

Выученной беспомощности нет. Есть выученное совладание.

Трудный выбор

Со всеми этими данными Стивен Майер пришёл к Мартину Селигману. Я не знаю, о чём они говорили, но точно известно, что Селигман оказался перед тяжёлым выбором.

Поставьте себя на его место. Сорок лет профессиональной деятельности, десятки учеников, должности и награды — всё это может полететь в тартарары. Селигман в ту пору был уже не молод (около семидесяти лет), но для учёного это не возраст. Ему было что терять.

Представьте — всё можно потерять. Славу, авторитет, должности, а, возможно, и профессию…

Как бы вы поступили на его месте? Стали бы отрицать результаты Майера? Высмеивать их? Игнорировать? Выискивать ошибки, придираясь к любой мелочи?

Селигман этого не сделал. Он поступил как настоящий учёный — изучил материалы Майера и согласился с ним. Потому что настоящему учёному важна не должность, а точность.

Они снова начали работать вместе. Плодом их сотрудничества стала монументальная статья «Выученная беспомощность в свои пятьдесят лет: озарение от нейронауки» [2].

Именно на ней основан мой текст .

В итоге Мартин Селигман сохранил все свои регалии и авторитет. На мой взгляд, совершенно заслуженно. У Стивена Майера тоже всё хорошо. Он продолжает свои изыскания и тоже не обделён наградами и званиями.

Оба они показали, что такое настоящая наука — это смелость признания собственных ошибок и готовность работать над их исправлением. Это действительно большие учёные, на которых мы можем равняться.

Теперь ещё несколько популярных вопросов по теме.

Психология бесполезна?

Уверен, для кого-то эта история подняла важный вопрос — так что же, получается, что психология бесполезна, а нейронауки рулят?

Селигман и Майер так не считают. Они настаивают на том, что психология и нейронауки дополняют друг друга.

Во-первых, в исходном опыте Селигмана и Майера главное было найдено правильно. Главным был опыт контроля (совладания), а не выученная беспомощность. Она была лишь яркой обёрткой, запоминающейся фишкой, но не более. Главным был контроль.

Во-вторых, и психология, и нейробиология показали одно и то же — нужно обучать контролю. Тогда даже в трудных условиях организм будет стараться изменить ситуацию. Как видим, у нас здесь взаимное подкрепление результатов. Значит, решение найдено верно.

Почему же изначально возникла ошибка с выученной беспомощностью?

Это следствие несовершенства технологий, не более.

Как пишут сами авторы, «…мы предположили, что организмы изначально ожидают, что контроль будет возможен». На самом же деле, изначально организмы ожидают, что контроля не будет. И лишь потом, по мере развития, они получают опыт контроля над ситуацией.

Авторы, тогда ещё совсем молодые учёные, решили, что адаптивным для организма будет трепыхание в ситуации. Они не думали, что изначально врождённой схемой будет затаивание. Подумай они в эту сторону, они сразу могли бы нащупать верное объяснение наблюдаемому поведению.

Увы, не было технологий, на которые они могли бы опереться для формулировки альтернативной гипотезы.

Так почему же контрольная группа не отличалась от экспериментальной?

Это многих ставит в тупик. Почему индивиды из контрольная группа находили выход, хотя их никто не учил этому? Ответ прост — неудачный дизайн. 

Из-за того, что учёные изначально взяли неверную гипотезу, они не смогли создать подходящий дизайн для эксперимента. Отсюда и результаты, которые провоцируют ошибочную трактовку.

Дело в том, что у особей из контрольной группы уже был опыт контроля. Поэтому они так легко справлялись с задачей. 

А особи, которых «учили беспомощности», не учились ей, а просто забывали свой опыт контроля.

Другими словами, опыты Селигмана и Майера показали, что нас очень легко лишить воспринимаемого контроля и вернуть к заводским настройкам с пассивностью.

Вроде бы то же самое, но разница большая. Потому что показывает, что лежит в начале, а что развивается потом.

Что всё это значит для практической работы?

Основная задача психолога — научить посетителя справляться с будущими трудностями. Копание в прошлом — это увлекательно и кинематографично, но не так уж нужно.

Более того, обсуждение событий из прошлого, на которые уже нельзя повлиять, могут усиливать работу дорсального ядра шва. И посетитель будет чувствовать подавленность — ведь у него нет ожидания контроля.

Вместо этого полезнее ориентироваться на будущее. Как действовать, когда снова случится тревожный приступ? Накатит депрессия? Усилится гнев?

Здесь психолог обучает конкретным действиям, которые позволят так или иначе получить контроль над ситуацией. Действия могут быть физическими или когнитивными — это неважно.

Главное, что это обучение успокаивает и вселяет уверенность. У посетителя появляется ожидаемый контроль, всё хорошо.

По сути, вся работа психолога — это обучение совладанию. Именно поэтому я всегда утверждаю, что мы не лечим, а учим.

Как теперь относиться к другим работам Мартина Селигмана?

В качестве лекарства от выученной беспомощности Селигман продвигал идею выученного оптимизма, и они была и остаётся полезной.

Более того, пересмотр Майера сработал только на пользу выученному оптимизму. Ведь данные Майера только подтвердили — очень важно учить людей совладанию с трудностями.

Майер опроверг только выученность беспомощности, но, как я уже писал, главным в изначальной концепции был именно контроль, а не беспомощность.

Так что все другие работы Селигмана (выученный оптимизм, позитивная психология) остаются важными и значимыми, книги Селигмана стоит читать.

Изучают ли выученную беспомощность сейчас?

Да, изучают. Работы много, до установления всех нюансов ситуации ещё далеко [3],[4]. Впрочем, сам термин выглядит, скорее, как дань традиции. Думаю, со временем он сойдёт со сцены.

Как это всё можно сформулировать кратко?

Живые существа изначально беспомощны. Особенно это характерно для млекопитающих. Мы начинаем жизнь в состоянии почти полной беспомощности и только в ходе взросления постепенно научаемся справляться с трудными ситуациями.

Пассивность и повышенная тревожность — это стандартная реакция на длительные плохие события.

Но мы можем выучить, что эти плохие события поддаются контролю. Или, если по-другому, что мы сможем с этими событиями справиться.

Эти знания приобретаются медленно и могут «растворяться», но всё же мы со временем накапливаем опыт успешного преодоления трудных ситуаций. В итоге мы становимся спокойнее и увереннее (в психологии, кстати, это называется самоэффективность).

Другими, словами, если индивид уверен, что он сможет так или иначе справиться с будущими невзгодами, он сохраняет бодрость и присутствие духа. Такая уверенность формируется с опытом побед и является лучшей естественной защитой от беспомощности.

Возможно, вы задумаетесь — а были ли ещё похожие ситуации в науке? Закрывали ли ещё что-нибудь. Да, были, да, закрывали.

Как выяснилось не существует так называемого рептильного мозга. Заинтриговал? Тогда прошу к столу: «Забудьте о рептильном мозге — у вас его нет!»

Источники:
1. https://web.archive.org/web/20181003220828/https://www.apa.org/monitor/julaug02/eminent.aspx
2. https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC4920136
3. https://www.tandfonline.com/doi/abs/10.1080/02699931.2022.2118238
4. https://www.sciencedirect.com/science/article/abs/pii/S0261517719302572

 

 

На главную