Я завидую математикам или химикам. Там всё надёжно и однозначно. Нельзя доказать, что два плюс два равняется трём. Нельзя сказать, что в формуле С2H5OH под О скрывается олово. Нет! Всё чётко и однозначно.
В психологии не так. Психические феномены трудно потрогать руками, они зыбки и ненадёжны, как облака. Поэтому легко можно увидеть не то, что есть, а то, что хочется.
Проблем добавляет и то, что наука требует больших усилий. Сформулировать гипотезу, спроектировать эксперимент, найди финансирование на его проведение, провести статистическую обработку результатов…. Представляете, сколько сил и времени это занимает?
Другое дело — придумал, что эмоции копятся в теле, нашёл полтора подтверждения и добавил к этому красивые названия. Всё! Дело в шляпе, у тебя свой метод, можно зарабатывать деньги на отчаявшихся людях.
Когда так делали в конце девятнадцатого века и начале двадцатого, ещё можно понять. Тогда наука в принципе была куда менее строгой, чем сейчас.
Но когда так делают в наши дни — это просто уму не постижимо.
Джин Мерсер в своей книге собрала несколько очень ярких примеров таких надуманных подходов (например, концепцию, утверждающую, что у людей есть психологическая травма от рождения) и объяснила, что с ними не так.
А не так всё или почти всё.
Дело в том, что почти все они уходят корнями в конец девятнадцатого века. И все успели устареть к середине века двадцатого.
Но вы эту дичь и сейчас легко можете найти на просторах различных соцсетей. Все эти рассказы о подавленных воспоминаниях, необходимости заново пережить трудные события, силе потоков энергии в вашем теле и так далее.
Джин Мерсер наглядно показывает, что всё это не работает, не работало и никогда не будет работать. Ведь такие концепции не опираются на науку. Они опираются только на когнитивные искажения их авторов.
В книге поднимается трудная этическая задача — надо ли критиковать тех коллег, кто продвигает подобные подходы?
Этические кодексы психологов по всему миру запрещают это делать. Цель ясна — устранение недобросовестной конкуренции.
Но как быть, если использование подхода приводит к гибели человека? Такие трагедии, увы, случались — в книге описано несколько случаев.
Может быть, если бы люди знали, что этими подходами нельзя пользоваться, то жизни погибших были бы спасены?
Я придерживаюсь этического кодекса и запрещаю себе критиковать те подходы, которые являются ненаучными. Но каждый раз я задаюсь вопросом — а правильно ли так?
У меня нет ответа на этот вопрос. Как и на вопрос о жизнях выше.
Но я точно могу сказать — каждому психологу необходимо прочитать эту книгу Джин Мерсер.
Чтобы понять, от каких подходов необходимо немедленно отказаться и забыть их, как страшный сон.
Уже несколько лет я не понимаю ажиотажа вокруг привязанности. Вдруг информационное пространство наполнилось тезисами «Привязанность очень важна», «без привязанности никуда» и так далее.
И каждый раз это преподносится как будто какое-то невероятное открытие. Мол, если родители обеспечивают ребёнку надлежащий уход (в том числе и эмоциональный), то это очень хорошо.
Кто бы спорил, удовлетворять физические и психологические потребности ребёнка очень важно. От этого зависит его здоровье и выживание. Но в чём новость-то?
Раньше этого ничего не знали, что ли? Конечно, знали. Потешки вроде «Сороки-воровки», «Едем-едем к бабе с дедом», «Ладушки» придуманы на просто так. Их задача — создать эмоциональное взаимодействие родителя и ребёнка. Как раз для того, чтобы формировалась привязанность.
И сделано это, как говорится, в народе. Это не кто-то на уровне государства придумал и внедрил. Это делали сами родители.
Так что рассказы о привязанности для меня сродни призывам мыть руки перед едой и овощи перед нарезкой. Ну да, надо мыть. Это уже сто лет как понятно. В чём новость-то?
Книгу Джин Мерсер я брал для понимания. Мне хотелось разобраться, откуда пошла эта волна озабоченности привязанностью.
Увы, ответа я не нашёл. В книге этот аспект подробно не рассмотрен.
Значит ли, что книга плохая? Нет, ни в коем случае.
Книга мне понравилась — опора на науку, доказательства, обзор самых разных исследований. Да и язык в целом хороший, читалось легко.
Просто не было ответа на вопрос, который интересовал именно меня.
Зато неоднократно были подчёркнуты важные моменты.
Во-первых, указывается, что привязанность нужно рассматривать как результат взаимодействиях двух индивидов. Проще говоря, если проблемы у ребёнка, то надо посмотреть и на родителям тоже. Может быть, достаточно изменить поведение родителя и проблемы ребёнка исчезнут.
Во-вторых, многократно подчёркнуто — у нас нет доказательств долгосрочного влияния привязанности на жизнь человека. Эту концепцию называют инфантильным детерминизмом — дескать, детство так влияет на человека, что последующий опыт можно даже и не рассматривать.
Конечно, это не так. Если бы книга вышла в 2020, а не в 2006 (в США, на русском языке она появилась в 2019), то туда могло бы попасть исследование от 2019 года, в котором учёные изучили жизнь американцев на протяжении пятидесяти девяти лет (Chopik, W. J., Edelstein, R. S., & Grimm, K. J. (2019). Longitudinal changes in attachment orientation over a 59-year period. Journal of Personality and Social Psychology, 116(4).).
И оказалось, что тип привязанности очень даже меняется в течение жизни. И меняется преимущественно в лучшую сторону. Следовательно, детство не может быть настолько важным, как это рисуют. Уверен, эти данные Джин Мерсер порадовали бы.
В-третьих, автор рассказывает о различных антинаучных концепциях привязанности, которые, увы, небезопасны. Например, так называемая холдинг-терапия стала причиной смерти нескольких детей. Настолько жёстко их удерживали.
В общем, книгу порекомендую всем, кто хочет понять научный взгляд на привязанность. Эту задачу книга выполняет на отлично.
Если вам интересные практические приёмы, то изучите книгу Юлии Борисовны Гиппенрейтер «Общаться с ребёнком. Как?» Там все приёмы и действия расписаны предельно подробно. Да, там нет упоминания Боулби и теории привязанности, но всё остальное — на месте.
Причина проста. Как я уже говорил — необходимость привязанности давно не новость. Это знают, это изучают, это используют. Почему некоторые люди преподносят привязанность как ослепительное открытие, я не знаю.
В любом случае, если тем вам интересна, книгу Джин Мерсер «Что такое привязанность? Эмоциональное развитие, родительство, уход за детьми» купить стоит.
Есть такой литературный ход у детективщиков — начать историю с какого-нибудь мелкого преступления, раскручивая которое следователь доберётся до головокружительных высот. Скажем, начинается всё с кражи, а заканчивается заговором в самых высших эшелонах власти.
Книга Дина Буономано именно такая.
Он начинает с простого — циркадные ритмы, супрахиазменные ядра, химические часы в мозгу. А потом шаг за шагом усложняет картину.
Например, наглядно (с указанием различных экспериментов) показывает, что в мозгу есть несколько систем учёта времени. Одна для суточного периода, одна для миллисекунд, одна для секунд и так далее.
Эти системы даже не всегда пересекаются — складывается впечатление, что каждая из них работает изолировано, а объединение происходит на более высоком уровне.
Дальше больше — Буономано начинает разворачивать перед нами физику времени во всей её сложности, противоречивости и многообразии.
Всё заканчивается рассуждениями о свободе воли, которая — вот это был сюрприз! — вообще не может рассматриваться, т.к. у людей вообще не может быть поступков.
Удивлены? Я тоже! Но именно так и получается, если принять концепцию этернализма, доминирующую в современной физике.
В сжатом изложении она звучит так. Если время является четвёртым измерением, значит, оно вечно, как вечна длинна или высота. Не важно, какую часть пространства мы рассматриваем — всё остальное не изменилось из-за того, что мы не уделяем ему внимания.
Значит, время тоже есть всегда. Значит, пошлое всё ещё присходит, будущее уже случается, настоящее замерло. Другими словами, настоящее, будущее и прошлое существует одновременно.
Следовательно, мы ничего не делаем — ведь иначе прошлое исчезало бы.
В общем, звучит очень мудрёно, но весьма впечатляюще.
Книгу однозначно рекомендую. Она помогает понять, как сложна современная физика и современная нейробиология.
***
Другие рекомендации хорошей литературы — здесь.
Серьёзный вопрос — как мы можем отделить науку от лженауки?
Почему астрологию мы за науку не питаем, а астрономию наукой признаём. В чём между ними разница на самом деле?
Джеймс Цимринг всю книгу ищет ответ на этот вопрос. И если вам думаете, что это весьма занудно, спешу ошеломить — нет, ни капли! Это невероятно интересно.
Местами читалось как натуральный детектив. Вот уже, кажется, всё прояснится, всё будет расставлено по местам и мы поймём, кто уконтропупил девятерых негритят, ещё чуть-чуть. И тут автор вбрасывает новую информацию! Всё меняется и мы опять в неведении.
Впрочем, Цимринг не злоупотребляет этим приёмом. Он пишет по делу, просто — насколько я понял — хочет разобраться в главном вопросе книги предельно дотошно.
Если сжать его выкладки (хотя сжимать не хочется, уж больно они вкусные), то получится примерно такая картина.
Невозможно понять, что является наукой, если смотреть на какую-то одну точку. Всегда нужна перспектива, некий отчётный период.
Почему так?
Потому что наука — это система мышления, знающая и компенсирующая несовершенство человеческого мышления. Другими словами, в науке неизбежно происходит переосмысление прошлых открытий. Где-то их полностью отбрасывают (как было с теплородом), где-то частично включают в более совершенные теории (как было с ньютоновской механикой), но переосмысление есть всегда.
Кроме того, сама структура науки утроена так, чтобы учесть и исправить все ошибки исследователя. Требования к дизайну экспериментов, необходимость их повторения независимыми исследователями, система рецензирования в журналах — всё это фильтры.
Их задача — выловить ошибку, которую мог допустить исследователь (например, предвзятость в пользу своей гипотезы). Конечно, эти фильтры не идеальны. Временами они дают сбои. Временами замедляют развитие той или иной области в науке.
Но в том-то и красота науки — со временем эти фильтры меняются в лучшую сторону. И не сами по себе, а усилиями конкретных людей — самих учёных.
И происходит ровно то, что я написал выше. Происходит переосмысление прошлых открытий, процедур и схем.
А теперь сравните это с любой лженаукой — ничего подобного там нет. Поэтому мы и называет астрологию лженаукой. А астрономия – это наука.
Множество мужчин посвятили свои жизни развитию психологии как науки. Мартин Селигман, Стэнли Милгрем, Лев Выготский, Пол Экман, Соломон Аш, Альберт Бандура, Александр Лурия, Беррес Скинер, Жан Пиаже, Леон Фестингер…
Но знаете ли вы женщин-учёных, изучавших психологию человека?
В этой статье я расскажу о пяти женщинах, чей вклад в психологическую науку велик, но вы вряд ли о них слышали.
Мэри Ковер Джонс (1897 – 1987)
Американская исследовательница, занимавшаяся в основном детьми — вопросами понимания закономерностей детского развития и охраной детства.
Чем известна. Открыла процесс десенсибилизации как инструмент психолога. Десенсибилизация — это постепенное снижение чувствительности к какой-либо ситуации. Теперь эта техника является одним из главных инструментов в поведенческой терапии. Благодаря ей миллионы людей избавились от самых разных фобий без медикаментов и операций.
Мэри Джонс изучала десенсибилизацию «в поле». Она работала с маленьким мальчиком по имени Питер, который почему-то ужасно боялся белых кроликов. Она размещала рядом с мальчиком лакомство (конфеты), после чего показывала ребёнку кролика. Постепенно приближая кролика к мальчику, она добилась нужного эффекта — ребёнок перестал бояться кролика. По крайней мере, слёз не было и Питер с удовольствием гладил кролика.
Почему это важно. Исследования Мэри Джонс указали на очень перспективное направление — избавление людей от психологических проблем без задушевных разговоров. Впоследствии усилиями многих учёных и практиков из этого выросло направление, называемое сейчас поведенческой психотерапией. Учитывая, что я в конечном итоге практикую что-то подобное, то можно сказать, что Мэри Ковер Джонс дала мне работу.
Блюма Вульфовна Зейгарник (1900 — 1988)
Советская исследовательница, занимавшаяся вопросами восприятия и мотивации.
Чем известна. Училась у Курта Левина и открыла знаменитый эффект Зейгарник (человек лучше помнит незаконченное дело, поэтому склонен завершать прерванную задачу). Участвовала в создании факультета психологии в МГУ, считается основательницей советской патопсихологии. Кстати, в 1916 году училась в моём родном Минске, в женской гимназии.
Почему это важно. Открытие Зейгарник привело к плодотворным научным изысканиям в рамках парадигмы прерванной задачи (так это называли). Работы в этой области длились около полувека и дали уйму научного материала. Видимо, поэтому в 1983 году Американская психологическая ассоциация наградила Блюму Вульфовну премией имени Курта Левина.
Но на мой взгляд, главная заслуга Зейгарник — это дизайн эксперимента. Пожалуй, она была первым учёным-психологом, уделившим столько внимания альтернативным гипотезам.
Зейгарник подтвердила свою гипотезу уже на первых экспериментах. Но не остановилась на этом. Она выделила альтернативные объяснения и спроектировала новые эксперименты, чтобы сравнить свою гипотезу и альтернативные. Сейчас это почти стандарт, но тогда это было однозначно революционное решение.
Чем известна. Большинство исследований Лофтус касаются воспоминаний. Она показала их невероятную уязвимость. Мы постоянно изменяем собственные воспоминания, причём не замечаем этого.
Хуже того — при определённых условиях человеку можно создать ложные воспоминания, в которые он искренне поверит.
Почему это важно. Открытия Лофтус вызвали большой переполох. До неё в целом воспоминания считались надёжным источником информации. А тут выяснилось, что сама процедура полицейских допросов может искажать имеющиеся воспоминания и внедрять совершенно ложные. Следовательно, очень много невинных людей попали за решётку, а очень много виноватых остались на свободе.
Исследования Лофтус указали на такие проблемы в судебной системе, о которых раньше никто не задумывался. И, естественно, привели к изменениям в следствии и ходе судебных разбирательств. Именно ей вы обязаны эпизодами в фильмах, где судья отклоняет вопросы прокурора или адвоката, так как те могут изменить воспоминания свидетеля.
Кроме того, вопросы, поднятые Лофтус, вызвали большой интерес учёных, и исследования воспоминаний получили новый толчок.
Американская исследовательница в области мотивации и мышления.
Чем известна. Кэрол Дуэк открыла убеждения о потенциале человека: либо потенциал зафиксирован, либо его можно развивать. Первый вариант называется установкой на заданность (fixed mindset). Второй — установкой на развитие (growth mindset).
Соответственно, люди, пользующиеся первой установкой,ч больше тревожатся, избегают трудных задач (чтобы не провалиться), медленнее развиваются. Люди, применяющие установку на развитие, легче переживают неудачи, охотнее пробуют трудные задачи и в целом профессиональный рост у них быстрее.
Почему это важно. Хотя первоначальные исследования Дуэк неидеальны, аналогичные результаты получали многие другие учёные. Причём в самых разных контекстах, не только в учёбе. Изначально её открытие восприняли как теорию мотивации, хотя это не так. В последующих статьях Дуэк объясняет, что суть её открытия в другом. Это, фактически, исследования устойчивости к неудачам [1].
В психологии это обычно называют фрустрационный толерантностью (frustration tolerance). Проще говоря, умением человека справиться с поражением, подняться и двигаться дальше.
На мой взгляд, исключительно полезно знать, почему мы уязвимы к поражениям и как нам научиться легче с ними справляться. Или — что то же самое — как нам научиться быть более настойчивыми.
Американская исследовательница, изначально изучала самооценку.
Чем известна. В 2003 году Кристин Нефф познакомила мир с самосостраданием. Это такое специфическое отношение к своим неудачам и провалам.
Почему это важно. Открытие Нефф запустило мощный поток исследований. Множество учёных начали изучать самосострадание в самых разных контекстах и конфигурациях.
Исследования показывали одно и то же — самосострадание очень эффективно и ничего не стоит.
Оказывается, самосострадание очень полезно для восстановления после неудачи. Вопреки ожиданиям, доброе отношение к себе придаёт человеку энергию и побуждает вернуться к задаче.
Сама идея самосострадания удивительно хорошо дополняет работу Дуэк. Это, кстати, характерно для качественных исследований.
Шейли Тейлор (род. 10 сентября 1946). В 2001 году открыла стратегию «заботься-дружи» (tend-and-befriend), которую люди используют при стрессе. До этой учёной считалось, что есть только «бей-беги», ну самое большее «замри». А теперь мы знаем, что люди куда разнообразнее и не сводятся всего к трём выборам.
Надежда Ладыгина-Котс (1889 — 1963), в основном известна как зоопсихолог. Но на самом деле у неё есть работы, посвящённые человеческому мышлению. Они созданы как раз благодаря изучению психики животных и были очень полезны для развития науки.
Лидия Божович (1908 — 1981), изучала детскую психологию. Именно её работы во многом легли в основу системы развития детей в детских садах (все эти занятия мелкой моторкой, дежурства и так далее).
Ольга Скороходова (1911 — 1982). Она в основном занималась дефектологией — обучением и развитием слепоглухих детей. Но при этом она много занималась вопросами восприятия у таких детей, а это напрямую психологическая тема. Поэтому, считаю, её появление в этом списке уместно.
Кроме того, Ольга Скороходова являлась единственным в мире слепоглухим учёным. Она потеряла зрение в пять лет, после болезни. К подростковому возрасту она оглохла полностью. Но тем не менее смогла сделать немалый вклад в развитие дефектологи, что лично у меня вызывает глубочайшее уважение и восхищение.
Тут, думаю, может возникнуть возражение, мол, это всё гуманитарии, всё понятно. То ли дело — математика!
Лженауки опасны. Столкнувшись с ними, вы рискуете потерять время, деньги и здоровье. В худшем варианте — жизнь.
Но как различить науку и лженауку? Почему астрономия — наука, а астрология нет? Ведь в обоих случаях речь о звёздах и созвездиях, и в обоих случаях так или иначе рассматривается их влияние на людей.
Почему нумерология — это лженаука, а математика — наука? Ведь в обоих случаях дело в числах и их значении для людей.
Короткий ответ такой — всё дело в нулевой гипотезе.
Наука там, где нулевая гипотеза используется. А лженаука возникает там, где о нулевой гипотезе не знают или не используют.
Что такое нулевая гипотеза?
Чтобы объяснить, я начну с примера.
Представьте себе, что я изучаю пищевое поведение человека. И вот однажды меня пригласили в гости —на ужин. Людей собралось много и хозяева выставили на стол самые разные тарелки.
И я заметил, что на белые тарелки гости накладывали больше еды. Как следствие — больше съедали.
Здесь у нас будет развилка. Давайте посмотрим, что будет если не использовать нулевую гипотезу и если использовать.
Без нулевой гипотезы я сразу поверю в своё наблюдение. Я напишу статью в блог, где срочно призову всех закупаться цветными тарелками, чтобы съедать меньше. Я начну везде продвигать эту идею. Моё наблюдение станет концепцией. Глядишь, и денег заработаю.
А что будет, если я знаю о нулевой гипотезе и использую её?
Начнётся долгое и нудное проектирование эксперимента, его проведение, статистическая обработка результатов и так далее.
Моё наблюдение будет оставаться таковым ещё очень долго и — не исключено! — так никогда и не превратится в концепцию.
Итак, что же такое нулевая гипотеза? Если формулировать очень кратко, звучит она так: «Ты ошибаешься, никакой разницы нет».
Если чуть развернуть, то нулевая гипотеза — это предположение об ошибочности моего наблюдения. Или, если хотите, это предположение об ошибочности всех других гипотез.
Проще говоря, нулевая гипотеза предполагает, что я ошибся и цвет тарелок ни на что не влияет.
В чём же польза нулевой гипотезы?
Нулевая гипотеза почти обязывает меня провести эксперимент. У меня есть наблюдение? Прекрасно — проверь его. Но не просто проверь, а проверь правильно. Сделай контрольную группу, сделай экспериментальную группу. Обеспечь достаточно репрезентативную выборку. Продумай альтернативные гипотезы и попробуй сразу исключить их.
Нулевая гипотеза не позволяет мне поверить в наблюдение. Она обязывает его проверить.
Следовательно, если вы хотите распознать лженауку, нужно спросить о нулевой гипотезе и доказательствах.
В случае нумерологии нулевая гипотеза такова — числа ничего не значат. И если нумерология — это наука, вам легко предоставят доказательства в пользу значения чисел.
Так же и с астрологией. Нулевая гипотеза — звёзды и созвездия ни на что не влияют. Если астрология — это наука, то вам тут же покажут доказательства в пользу влияния.
Но это не всё. Как раз здесь нужно быть ещё внимательнее. Доказательствами могут быть результаты исследований, но не примеры.
Когда вам говорят, мол, вот человек, которому числа или звёзды всё предсказали, это не доказательство. Это пи-хакинг. То есть взлом значения p.
Значение, которое так важно
В статистике есть понятие p-value. Люди, разбирающиеся в статистике, проклянут меня, но я рискну объяснить его предельно просто.
Огрубляя, можно сказать, что p-value — это показатель погрешности. Он говорит нам о вероятности случайного получения результатов. Чем меньше p-значение, тем ниже вероятность получения этого результата, если нулевая гипотеза верна.
Чтобы лучше понять, представьте себе, что мы изучаем влияние зрения на точность стрелков из лука. Нулевая гипотеза очевидна — зрение не влияет. Моя гипотеза — зрение влияет.
Мы проводим эксперимент, в котором один лучник стреляет с повязкой на глазах — это контрольная группа. Второй лучник всё видит — это группа экспериментальная. Каждый выпускает, скажем, тысячу стрел.
Внимание, вопрос — может ли лучник с повязкой на глазах попасть стрелой в мишень? Ответ — да, может.
Следующий вопрос — сколько раз? И вот здесь у нас появляется p-value. Мы устанавливаем вероятность случайного попадания, чтобы понять — в каком случае мы может отклонить нулевую гипотезу и считать, что результат экспериментальной группы достоен внимания, а в каком нет.
Раньше стандартом было значение 0,05. В случае с лучниками — пятьдесят стрел из тысячи могут попасть в цель совершенно случайно.
Однако в 2005 году американский учёный Джон Иоаннидис выпустил статью «Почему большинство опубликованных результатов исследований являются ложными» . В ней он доказывал, что такое значение p-value слишком щедрое. Из-за этого многие результаты исследований ложноположительные. То есть находят то, чего нет [1].
Статья вызвала большой переполох, нашлись защитники и противники, но в итоге p-value стали ужесточать. Я неоднократно встречал p-value размером в 0,001. То есть предполагается, что только одна из тысяч стрел лучника в повязке может попасть случайно.
И если он попадает, скажем, шесть раз из тысячи выстрелов, значит, мы не можем отклонить нулевую гипотезу. У нас нет достаточно доказательств против неё. Значит, зрение в стрельбе из лука не так уж важно.
Конечно, на примере стрельбы из лука это выглядит абсурдным, но это потому лишь, что я взял очень наглядную модель, где всё прозрачно и понятно. Когда у нас идёт серьёзное научное исследование, прозрачности нет и в помине.
Взлом и взломщики
P-value — сложная тема. Не все даже согласны, что этот критерий нужно использовать — уж больно много с ним ошибок. Возможно, я своим упрощением тоже всё испортил. Что ж, надеюсь, специалисты по статистике отнесутся ко мне снисходительно и не будут сильно меня ругать.
Для наших целей важно вот что. Человек, чьи результаты вам предъявляют как доказательство эффективности нумерологи или астрологии, может быть представителем тех самых 0,05.
Проще говоря, при любых раскладах хотя бы у кого-то хотя бы что-то сработает. Научное исследование как раз и позволяет понять — где случайность, а где закономерность.
А пи-хакинг — это манипулирование p-value. Самое простое — это посмотреть, куда улетела большая часть стрел и нарисовать мишень там. Это называется ошибкой техасского стрелка — мы сначала стреляем, потом рисуем мишень вокруг попадания. Удобно, но не честно.
В науке этому мешает пререгистрация эксперимента. Где указывают гипотезу, статистически аппарат, дизайн эксперимента и прочие нюансы. Чтобы нельзя было повернуть трюк техасского стрелка [2].
А в лженауке не мешает ничего. Всегда можно взять единичный случай и выдать его за закономерность.
Следовательно, чтобы не попасться в эту ловушку, нужно знать о полной выборке. Сколько людей получили свой гороскоп? У скольких сошлось? Что именно сошлось?
Можно и проще — достаточно узнать, скольким не помогло, не сошлось, не предсказало. Если таковых нет — стоит насторожиться, ведь не существует стопроцентного метода.
Чем наука отличается от лженауки?
Итак, нулевая гипотеза — это ключевое отличие науки от лженауки. Наука — система познания, в которой учитывается и компенсируется несовершенство человеческого мышления.
Под несовершенством я понимаю когнитивные искажения, невнимательность, предвзятость и всё в таком духе.
Научный метод выстраивается так, чтобы получить предельно объективные результаты исследований, несмотря на все препятствия.
Лженаука таким себя не утруждает. В лженауке как в системе нет понимания несовершенства человеческого мышления. Следовательно, нет и приёмов противодействия.
Из этого, кстати, легко увидеть, почему психология — наука. Возьмём известную историю с когнитивный диссонансом.
Есть гипотеза — столкновение двух противоречивых убеждения о себе вызывает у человека дискомфорт. Лженаука на этом остановилась бы — зачем напрягаться, всё уже найдено!
Но наука работает не так. В науке мы добавляем нулевую гипотезу — нет, столкновение противоречивых убеждений о себе ничего у человека не вызывает.
Затем мы проводим эксперимент — и получаем доказательства в пользу первой гипотезы.
Отсюда у нас появляется концепция когнитивного диссонанса. И отсюда мы видим, что психология — такая психология — это наука.
Одновременно мы видим и другое — что психологией может называться и научное знание и просто выдумки. Чтобы различить, спрашивайте о нулевой гипотезе и доказательствах против неё.
Кстати, хотите лучше разобраться в теме когнитивного диссонанса и увидеть, что вы понимали под ним совсем не то, чем он является? Тогда вот моя статья , тогда прошу сюда: «Когнитивный диссонанс: что это на самом деле».
В 1967 году двое молодых учёных, Мартин Селигман и Стивен Майер, проснулись знаменитыми.
Они опубликовали статью о выученной беспомощности и взорвали научный мир.
Благодаря этому Мартин Селигман одним махом взлетел на Олимп американской психологии.
Но потом Стивен Майер едва не уничтожил научную карьеру Селигмана, доказав, что никакой выученной беспомощности не существует.
Как была открыта выученная беспомощность
Стивен Майер и Мартин Селигман были аспирантами первого года обучения в Принстонском университете. На дворе стоял 1964 год, и в университете активно проводились опыты над собаками.
Эти эксперименты озадачивали учёных — почему-то некоторые животные, получая удары током, не убегали от боли. Они пассивно ждали, когда всё закончится.
Майер и Селигман решили изучить это явление как следует. Для этого они продумали изощрённый эксперимент.
Учёные разделили подопытных собак на три группы. Каждую собаку помещали в специальную упряжь, чтобы животное не могло сбежать.
Собак из первой группы били слабым разрядом тока, но учили тыкать носом в специальную пластину. Тычок — и ток выключён.
Собак из второй группы тоже научили тыкать носом в эту пластину. Но был подвох — в какой-то момент нажатие пластины становилось бесполезным. Ток продолжал подаваться.
Собак из третьей группы ничему не учили. Но и ток не пускали.
Это был ещё не эксперимент. Это была только подготовка.
Настоящий эксперимент начался на следующий день. Собак помещали в загон (в оригинале — shuttlebox) и подавали на пол разряд тока. В отличие от упряжи, из загона можно было сбежать.
Требовалось лишь перепрыгнуть не самый высокий барьер.
90% собак из первой и третьей групп научились убегать легко. Но две трети собак из второй группы не научились убегать вообще.
Селигман и Майер увидели в этом доказательство выученности. Собаки из второй группы выучили, что дёргаться бесполезно. Мол, я знаю, что я ничего не изменю, поэтому буду ждать и терпеть.
В 1970 году Майер показал — дело именно в обучении. Он учил собак активности — если они замирали, ток продолжал бить. Но стоило двинуться, как ток выключался. Как вы понимаете, эти собаки легко выпрыгивали из загона, выученной беспомощности у них не было.
Этот эксперимент окончательно убедил Майера и Селигмана в их открытии.
Общая идея выученной беспомощности
Друзья-коллеги постулировали — всё дело в контроле над результатом. Контроль в данном случае означает возможность изменить ситуацию в лучшую для себя сторону.
Я могу ткнуть носом в пластину и ток исчезнет? У меня есть контроль.
Я могу замереть и ток тоже исчезнет? У меня есть контроль.
Я тыкаю носом в пластину, но тщетно? У меня нет контроля.
Отсутствие контроля приводит к пассивности. Эту пассивность, вызванную отсутствием контроля, они и назвали выученной беспомощностью.
Надо сказать, что Майер и Селигман очень переживали, что ставят эксперименты на собаках, их это коробило. Поэтому при первой же возможности переключились на крыс, мышей и людей.
Вот типичный эксперимент на людях. Студентов в случайном порядке распределяют по трём группам. Испытуемым из первый группы включают оглушительный шум, который можно отключить нажатием кнопки. Студенты из второй привязаны и ничего не могу сделать. Люди из третьей группы ни с чем из этого не сталкиваются.
Затем все попадают в другую комнату. Там они получают такой же шум, но если хорошенько подумают, могут найти способ его выключить. Испытуемые из первой и третьей группы выход находили почти всегда. Люди из второй группы почти всегда терпели.
То же самое было, когда вместо шума людям давали анаграммы (набор букв из которых надо составить конкретное слово). В впервой группе анаграммы были решаемыми, во второй — нет. В третьей группе анаграмм не было. Во второй части эксперимента всем давали сложные, но одинаково решаемые анаграммы. Первая и третья группа справлялись, а вторая — сдавалась.
Что было дальше?
Открытие выученной беспомощности сделало Селигмана звездой психологической науки.
Для наглядности — исходная статья, где они с Майером впервые описали выученную беспомощность, на сегодняшний день набрала три тысячи триста упоминаний в других научных статьях. Чтобы вы понимали — это примерно в триста раз больше, чем у средней научной статьи.
В 2002 году Селигман вошёл в сотню самый цитируемых психологов всего мира, обогнав Пол Экмана, Альберта Адлера и Стэнли Милгрэма [1].
Должности, гранты, большие тиражи книг — всё это посыпалось на Селигмана как из рога изобилия.
Стивен Майер пошёл другим путём. С психологии он переключился на нейронауки. Постепенно развиваясь как учёный в этой отрасли, он в середине девяностых снова вернулся к выученной беспомощности. К тому времени техника была уже достаточно продвинутой, чтобы давать более-менее сносный результат в режиме реального времени.
И Майер был потрясён. Оказалось, что никакой выученной беспомощности нет.
Открытие Майера
В ходе своих исследований Майер установил, что выученная беспомощность очень сильно связана с дорсальным ядром шва. Это самое крупное скопление серотонинэргических нейронов (т.е. использующих серотонин в качестве нейротрансмиттера).
Когда Майер принудительно активировал нейроны этой области (с помочью инъекций), животные демонстрировали выученную беспомощность во всей красе.
Причём было достаточно активации только этих нейронов, всё остальное не нужно.
Майер задался вопросом — почему так происходит.
Ответ он искал долго, но всё-таки нашёл. И ответ его шокировал.
Оказывается, эти нейроны в дорсальном ядре шва включались в любой неблагоприятной ситуации. Но нейроны вентромедиальной префронтальной коры могли их подавлять. В этом случае крыса оставалась активной при любом раскладе.
Не очень понятно?
Тогда скажу проще. Исследования Майера показали — в мозге нет ничего, что включается из-за отсутствия контроля. Напротив, есть то, что включается при наличии контроля.
Если немного огрубить, схема такая. Любые неприятные события включают нейроны дорсального ядра шва. Те в свою очередь запускают пассивность. Но если в вентромедиальной префронтальной коре есть нейроны, знающие, что контроль возможен, они останавливают нейроны дорсального ядра шва. И организм остаётся активным.
То есть крыса не выучивала беспомощность — она выучивала активность. Когда у неё получалось выключить ток, она ожидала такого и в следующий раз. Сейчас получилось справиться, значит, справлюсь и потом.
Майер проверил это. Он на время вырубил систему обнаружения контроля (эта система состоит из нейронов нескольких областей, воздержусь от подробностей). Без этой системы все крысы реагировали одинаково — пассивно ждали, когда удары током закончатся.
Это значит, что никакой выученной беспомощности нет и быть не может. Пассивность — это врождённый ответ на неконтролируемый стресс. Если не получается справиться, лучше затаиться и ждать.
Выученной беспомощности нет. Есть выученное совладание.
Трудный выбор
Со всеми этими данными Стивен Майер пришёл к Мартину Селигману. Я не знаю, о чём они говорили, но точно известно, что Селигман оказался перед тяжёлым выбором.
Поставьте себя на его место. Сорок лет профессиональной деятельности, десятки учеников, должности и награды — всё это может полететь в тартарары. Селигман в ту пору был уже не молод (около семидесяти лет), но для учёного это не возраст. Ему было что терять.
Представьте — всё можно потерять. Славу, авторитет, должности, а, возможно, и профессию…
Как бы вы поступили на его месте? Стали бы отрицать результаты Майера? Высмеивать их? Игнорировать? Выискивать ошибки, придираясь к любой мелочи?
Селигман этого не сделал. Он поступил как настоящий учёный — изучил материалы Майера и согласился с ним. Потому что настоящему учёному важна не должность, а точность.
Они снова начали работать вместе. Плодом их сотрудничества стала монументальная статья «Выученная беспомощность в свои пятьдесят лет: озарение от нейронауки» [2].
Именно на ней основан мой текст .
В итоге Мартин Селигман сохранил все свои регалии и авторитет. На мой взгляд, совершенно заслуженно. У Стивена Майера тоже всё хорошо. Он продолжает свои изыскания и тоже не обделён наградами и званиями.
Оба они показали, что такое настоящая наука — это смелость признания собственных ошибок и готовность работать над их исправлением. Это действительно большие учёные, на которых мы можем равняться.
Теперь ещё несколько популярных вопросов по теме.
Психология бесполезна?
Уверен, для кого-то эта история подняла важный вопрос — так что же, получается, что психология бесполезна, а нейронауки рулят?
Селигман и Майер так не считают. Они настаивают на том, что психология и нейронауки дополняют друг друга.
Во-первых, в исходном опыте Селигмана и Майера главное было найдено правильно. Главным был опыт контроля (совладания), а не выученная беспомощность. Она была лишь яркой обёрткой, запоминающейся фишкой, но не более. Главным был контроль.
Во-вторых, и психология, и нейробиология показали одно и то же — нужно обучать контролю. Тогда даже в трудных условиях организм будет стараться изменить ситуацию. Как видим, у нас здесь взаимное подкрепление результатов. Значит, решение найдено верно.
Почему же изначально возникла ошибка с выученной беспомощностью?
Это следствие несовершенства технологий, не более.
Как пишут сами авторы, «…мы предположили, что организмы изначально ожидают, что контроль будет возможен». На самом же деле, изначально организмы ожидают, что контроля не будет. И лишь потом, по мере развития, они получают опыт контроля над ситуацией.
Авторы, тогда ещё совсем молодые учёные, решили, что адаптивным для организма будет трепыхание в ситуации. Они не думали, что изначально врождённой схемой будет затаивание. Подумай они в эту сторону, они сразу могли бы нащупать верное объяснение наблюдаемому поведению.
Увы, не было технологий, на которые они могли бы опереться для формулировки альтернативной гипотезы.
Так почему же контрольная группа не отличалась от экспериментальной?
Это многих ставит в тупик. Почему индивиды из контрольная группа находили выход, хотя их никто не учил этому? Ответ прост — неудачный дизайн.
Из-за того, что учёные изначально взяли неверную гипотезу, они не смогли создать подходящий дизайн для эксперимента. Отсюда и результаты, которые провоцируют ошибочную трактовку.
Дело в том, что у особей из контрольной группы уже был опыт контроля. Поэтому они так легко справлялись с задачей.
А особи, которых «учили беспомощности», не учились ей, а просто забывали свой опыт контроля.
Другими словами, опыты Селигмана и Майера показали, что нас очень легко лишить воспринимаемого контроля и вернуть к заводским настройкам с пассивностью.
Вроде бы то же самое, но разница большая. Потому что показывает, что лежит в начале, а что развивается потом.
Что всё это значит для практической работы?
Основная задача психолога — научить посетителя справляться с будущими трудностями. Копание в прошлом — это увлекательно и кинематографично, но не так уж нужно.
Более того, обсуждение событий из прошлого, на которые уже нельзя повлиять, могут усиливать работу дорсального ядра шва. И посетитель будет чувствовать подавленность — ведь у него нет ожидания контроля.
Вместо этого полезнее ориентироваться на будущее. Как действовать, когда снова случится тревожный приступ? Накатит депрессия? Усилится гнев?
Здесь психолог обучает конкретным действиям, которые позволят так или иначе получить контроль над ситуацией. Действия могут быть физическими или когнитивными — это неважно.
Главное, что это обучение успокаивает и вселяет уверенность. У посетителя появляется ожидаемый контроль, всё хорошо.
По сути, вся работа психолога — это обучение совладанию. Именно поэтому я всегда утверждаю, что мы не лечим, а учим.
Как теперь относиться к другим работам Мартина Селигмана?
В качестве лекарства от выученной беспомощности Селигман продвигал идею выученного оптимизма, и они была и остаётся полезной.
Более того, пересмотр Майера сработал только на пользу выученному оптимизму. Ведь данные Майера только подтвердили — очень важно учить людей совладанию с трудностями.
Майер опроверг только выученность беспомощности, но, как я уже писал, главным в изначальной концепции был именно контроль, а не беспомощность.
Так что все другие работы Селигмана (выученный оптимизм, позитивная психология) остаются важными и значимыми, книги Селигмана стоит читать.
Изучают ли выученную беспомощность сейчас?
Да, изучают. Работы много, до установления всех нюансов ситуации ещё далеко [3],[4]. Впрочем, сам термин выглядит, скорее, как дань традиции. Думаю, со временем он сойдёт со сцены.
Как это всё можно сформулировать кратко?
Живые существа изначально беспомощны. Особенно это характерно для млекопитающих. Мы начинаем жизнь в состоянии почти полной беспомощности и только в ходе взросления постепенно научаемся справляться с трудными ситуациями.
Пассивность и повышенная тревожность — это стандартная реакция на длительные плохие события.
Но мы можем выучить, что эти плохие события поддаются контролю. Или, если по-другому, что мы сможем с этими событиями справиться.
Эти знания приобретаются медленно и могут «растворяться», но всё же мы со временем накапливаем опыт успешного преодоления трудных ситуаций. В итоге мы становимся спокойнее и увереннее (в психологии, кстати, это называется самоэффективность).
Другими, словами, если индивид уверен, что он сможет так или иначе справиться с будущими невзгодами, он сохраняет бодрость и присутствие духа. Такая уверенность формируется с опытом побед и является лучшей естественной защитой от беспомощности.
Возможно, вы задумаетесь — а были ли ещё похожие ситуации в науке? Закрывали ли ещё что-нибудь. Да, были, да, закрывали.
В интернете уйма видео о плоской Земле. Они собирают сотни тысяч просмотров и тысячи лайков.
Есть мнение, что плоская Земля — это просто злая шутка. Дескать, это лишь способ подразнить спесивых науч-поперов.
Но тогда откуда тонны просмотров у таких видео? Это ведь всё не накручено, это искренний интерес.
Просто шутка для своих такого интереса не вызовет. Значит, действительно есть люди, которые во всё это верят.
И, кажется, их становится всё больше.
Так почему же люди верят в плоскую Землю?
Всё дело в потрясении. Если при столкновении с информацией о плоской Земле человек испытает эмоциональное потрясение, он поверит.
Собственно, это суть любой веры. Мы верим (именно верим) в то, что вызывало у нас сильные эмоции.
Это доказали американские учёные-психологи. На выборке в 20 000 человек они показали — чем сильнее эмоции, тем сильнее убеждённость [1].
Теперь разберёмся поподробнее.
Типовая история
Вот живёт человек. Всю свою жизнь он ходит по земле (с маленькой буквы). Есть ли в его реальном опыте шарообразность Земли (с большой буквы)? Конечно, нет.
В детском саду и начальной школе ему рассказали, что Земля шарообразна. Подчёркиваю — именно рассказали.
Но самостоятельно доказывать шарообразность Земли его не учили. Показали фото, картинку с кораблём, от которого видны только мачты, да и всё. Информацию о шарообразности Земли человек принял на веру.
Он думал примерно так: «Все говорят, что Земля шарообразная. Наверное, это так, ведь все об этом говорят. Хорошо, поверю».
Но при этом его жизненный опыт противоречит рассказам учителя. Это мина замедленного действия, и она ждёт своего часа.
И вот однажды наш герой натыкается на видео «Десять доказательств того, что Земля плоская». И на него начинают сыпаться аргументы против шарообразности Земли.
Если человек просто махнёт рукой и выключит видео, ничего не изменится. Но если он попробует эти аргументы оспорить, он не справится. Ведь для оспаривания нужна подготовка, а таковой нашему герою не дали.
Между тем, социальные психологи давно установили силу аргументов. Кто не смог опровергнуть простой аргумент против своей позиции, начинает переосмыслять свою позицию. Подробности можно найти в учебнике Д. Майерса «Социальная психология», здесь останавливаться не буду.
И вот здесь случается главное. У человека, который не смог отбить аргумент, появляются яркие эмоции. Переосмысление позиции началось. И чем ярче эмоции, тем быстрее переосмысление.
На выходе мы получаем человека, который верит в плоскую Землю.
Как предотвратить веру в плоскую Землю
Чтобы люди не попадали в эту ловушку, нам надо задействовать два инструмента.
Во-первых, навыки, во-вторых, понимание ценности научного консенсуса.
Что я имею в виду, говоря о навыках? Нужно учить детей самостоятельно доказывать шарообразность Земли. Картинка с кораблём, мачты которого торчат из-за горизонта, красивая, но не более.
Кто сейчас может наблюдать мачтовый корабль? Сколько людей вообще живут на побережье любого моря? Этот пример просто не вписывается в повседневную практику ребёнка.
Зато есть наглядное доказательство шарообразности Земли, которое мы можем наблюдать почти каждый вечер в любой точке мира.
Это облака. Когда солнце заходит за горизонт, его лучи ещё какое-то время падают на облака снизу. Будь Земля плоской, так было бы только в областях на краю диска.
Такой аргумент куда эффективнее рассказа про убывающую Луну или упомянутой картинки с кораблём.
Кстати, вот прекрасное видео, где астроном рассказывает, как ещё можно без сложных приборов доказать шарообразность Земли.
Наука рулит!
Теперь о понимании ценности научного консенсуса.
Американские учёные-психологи показали — люди с трудом переваривают противоречивую информацию [2].
Столкнувшись с такой информацией люди в буквальном смысле чувствуют себя хуже. Чего они хотят? Определённости.
А её нет, потому что с разных сторон говорят разное.
Добавьте к этому ещё недоверие к «официальной информации» и всё, что мы обсуждали выше. А именно: отсутствие личного опыта наблюдения шарообразности Земли, трудности с опровержением аргумента, потрясение…
Но это всё можно предотвратить, если рассказать людям, что такое научный консенсус.
Это показали голландские учёные. Узнав о научном консенсусе, участники их эксперимента в большинстве случаев переставали верить во всякую дичь [3].
Сейчас и я вам расскажу. Научный консенсус — это высокая степень согласия учёных в каком-либо вопросе. Например, относительно механизмов эволюции или гравитации.
Консенсус не является сговором или догмой. Он означает совсем другое: «На основани имеющихся данных мы считаем вот так и прикладываем все силы, чтобы получить больше данных и уточнить наши знания».
Научный консенсус достигается не голосованием. Ему предшествуют яростные споры и уйма экспериментов, где каждый учёный хочет посрамить заклятых друзей. Эта жёсткая конкуренция в конечном итоге приводит к тому, что мы получаем лучшее объяснение законов природы.
Разумеется, лучшее из возможных на данном этапе развития техники. Как я уже писал, научный консенсус не догма и он обязательно меняется. Новые учёные находят новые данные, консенсус становится другим.
Если человек знает о механизмах консенсуса, о том, как делается наука, он уже не будет верить рассказам о плоской Земле. Он будет доверять науке.
Переубедить можно
Как переубедить человека, поверившего в плоскую Землю? Используйте тот же путь — эмоции и аргументы.
Задайте человеку вопрос про облака, подсвеченные снизу.
Скорее всего, ваш визави не сможет ответить. Это вызовет у него эмоции и запустит переосмысление позиции. Он перестанет верить в плоскую Землю.
Конечно, не обязательно использовать пример с облаками. В видео, на которое я сослался, приводится достаточно других вариантов.
Ну и, конечно, очень важно выдвигать аргументы в форме вежливого вопроса.
Подумайте сами — вас когда-нибудь переубеждал сарказм и высмеивание? Сомневаюсь. Вот и вы так не делайте.
Уважение — это самое главное. Чем больше уважения, тем больше шансов, что вы сможете сподвигнуть вашего визави к пересмотру убеждений.
Подробнее о том, как вести подобные споры, я рассказывал вот в этой статье.
Считается, что мужские проблемы в сексе могут быть связаны исключительно с эректильной дисфункцией.
Конечно, это не так.
Есть, например, проблема, о которой не знают даже сами мужчины, хотя многие с ней сталкивались.
Бывает, что сразу после полового акта у мужчины появляется ощущение опустошённости, разочарования, подавленности. Почему так?
Можно было бы предположить, что дело в женщине — например, мужчине не понравился секс. Или он понял, что половой акт был ошибкой (так случается, если мужчина женат, а его партнёрша — не его жена).
Но нет, упомянутая подавленность бывает и тогда, когда секс понравился, а женщина любимая и жена.
Что же это такое?
Всякое животное печально после соития
Это называют посткоитальной дисфорией. То есть снижением настроения сразу после секса. Человеку грустно, хочется плакать, на душе кошки скребутся.
Ранее считалось, что этому подвержены только женщины. Например, недавнее австралийское исследование показало, что 46% молодых женщин сталкивались с такими переживанями [1].
А тут опять же австралийцы решили посмотреть — что же с мужчинами?
Они провели исследование — и сорок один процент опрошенных мужчин сообщил о том, что после секса настроение падало хотя бы иногда [2].
Мужчины сообщали, что в такие моменты чувствовали себя раздражёнными, не хотели, чтобы их трогали, испытывали беспокойство или, наоборот, опустошённость, заторможенность и так далее.
Подчеркну — с эрекцией всё было хорошо, партнёрша была любимая, отношения крепкими, секс приятным. А учитывая, что такое угнетённое состоянии возникало и после мастурбации, очевидно, что дело совсем не в партнёрше или отношениях.
И тут, увы, плохая новость — причины посткоитальной дисфории пока неизвестны. Есть только гипотеза — дело в истощении гормонального фона. Возможно, во время оргазма было очень хорошо, все эндорфины «сгорели», поэтому появилось ощущение опустошённости.
Пока это не доказано, впереди ещё много исследований. На сегодняшний день доказан сам факт посткоитальной дисфории — и вот это гораздо важнее.
Вред от незнания
Почему? Потому что многие мужчины, столкнувшись с ней, пытаются найти объяснение случившемуся. И увы, крепко ошибаются.
Они могут начать думать плохо о партнёрше — дескать, наверное, это неправильный выбор, нам надо расстаться, мы чужие друг другу.
Они могут начать плохо думать о себе. Мол, я плохой, занимаюсь чем-то грязным, недопустимым (это особенно ярко проявляется в случае с мастубрацией).
Оба эти вывода вредны (согласно теории самовосприятия). Отношения точно ухудшатся, может дойти до расставания и/или развода.
А какой же вывод полезен? Такой: посткоитальная дисфория — это просто нормальная часть сексуальной жизни Хомо Сапиенсов (и мужчин, и женщин). Не обязательная, но возможная.
Посткоитальная дисфория бывает не у всех. И даже те, кто с ней знаком, совершенно не обязательно сталкиваются с ней каждый раз.
Подведём итог
Если вас время от времени накрывает (и не важно, какого вы пола), беспокоиться не надо. Примерно у половины то же самое.
И это, повторюсь, не связано с обстоятельствами и/или партнёром. Если дело в обстоятельствах или партнёре (например было принуждение), о посткоитальной дисфории не говорят — её в таких случаях нет.
Тут надо ещё учесть, что половая безграмотность велика и активно разрушает браки.
Рекомендую посмотреть вот это видео, чтобы узнать то, о чём вы никогда не слышали, а оно угрожает вашему браку. И про теорию самовосприятия там тоже есть:
Не стоит гадать — все эти названия типов личности (они же — психотипы), равно как и сами типологии личности, остались в прошлом. Это история психологии.
Сейчас сама идея типологии личности отброшена, поскольку она показала свою несостоятельность. Дочитайте эту статью до конца, и вы всё поймёте.
Типологии личности — рассвет и закат
Типологии личности относятся к диспозиционизму. Так называют направление психологической мысли, где утверждается, что у человека есть диспозиции — черты характера, темперамент и всё в таком же духе.
Долгое время диспозиционизм был на коне. Выдвигались разные типологии — ты сангвиник, а ты пикник, а ты избегающий, было очень весело.
А потом за дело взялись социальные психологи и всё испортили.
Благодаря их экспериментам выяснилось неприятное. Оказалось, что тип личности очень плохо предсказывает поведение человека в конкретной ситуации. А вот изменения обстоятельств ситуации предсказывают поведение гораздо лучше.
Если, например, мы дадим испытуемому меньше времени, то он станет менее внимательным к бедам других людей. А если дадим больше — наоборот, станет отзывчивее.
Почему так? Потому что изменение обстоятельств приводит к изменению восприятия происходящего. Мы начинаем оценивать ситуацию по-другому. А изменение оценок перестраивает поведение.
Это не значит, что диспозиции не работают. Это значит, что они работают так слабо, что это невозможно использовать на практике.
А вот использование оценок (иногда это называют восприятием) наше поведение предсказывает весьма недурно. Если знать, как человек оценивает ту или иную ситуацию, то предсказать его поведение можно с большей вероятностью.
Я мог бы долго описывать подробности экспериментов и увлекательного противостояния ситуцианизма и диспозицонизма, но всё же тема статьи другая. Если вы заинтересовались, рекомендую книгу «Человек и ситуация. Уроки социальной психологии» Ли Росса, Ричарда Нисбетта. Там всё очень подробно.
А сейчас давайте посмотрим на одно достаточно свежее исследование, которое показывает, почему типологии личности в принципе нежизнеспособны.
Типология личности, которая тоже не смогла
В 2018 году вышло исследование американских учёных, которое, казалось бы, показало, что типы личности всё же можно выделить [1].
Авторы набрали полтора миллиона человек (это не опечатка) и вооружились могучим статистическим аппаратом.
Каждому участвующему дали опросники на выявление личных черт. Опросники были основаны на так называемой Большой пятёрке. Это не идеальная, но лучшая из имеющихся моделей личностных черт. Там используется пять черт: открытость, дружелюбность, добросовестность, экстраверсия и тревожность.
Участвующие заполнили эти опросники, а учёные всё это проанализировали. Получилось четыре группы людей.
Первую группу назвали примером для подражания («role model»). У этих людей хорошо развиты социально желательные черты — открытость к опыту, дружелюбность, добросовестность, экстраверсия. А вот тревожность у них низкая.
Вторая группа — «самовлюблённые» («self-centred»). Здесь низкие оценки открытости, дружелюбности и добросовестности. Зато тревожность повышенная.
Третья группа — «сдержанные» («reserved»). Оценки тревожности низкие, но такие же низкие оценки и по открытости. Потому и такое название.
Четвёртая группа — средний («average»). Просто средние оценки по всем пунктам.
И вот в чём загвоздка — это не типы личностей.
Почему так?
Во-первых, даже выборки в 1,5 миллиона не хватило. Исследователи сами подчёркивают, что распределение по возрасту и полу было неравномерным.
Например, группа «пример для подражания» оказалась переполнена людьми старше 40 лет, а вот людей младше 21 там мало. Следовательно, результаты позволяют двойную трактовку. Или с возрастом люди меняются (об этом будет чуть позже), и просто молодёжь не заинтересовалась участием в этом исследовании.
В-вторых, всё зависит о того, что мы измеряем. Напомню, учёные пользовались Большой Пятёркой. Но если взять другой другой набор черт (а такие наборы есть), результаты тоже будут другими.
В-третьих, всё строилось на опросниках, а люди заполняют опросники не идеально. На ответы влияет плохое самочувствие, социальная желательность ответов, небрежность и так далее. Большой объём выборки и шкалы, выявляющие ложь, конечно, это всё сглаживают, но не убирают полностью.
В-четвёртых, даже в таком виде перед нами всего лишь профили — наборы выраженности разных черт. В течение всей статьи исследователи говорят именно о кластерах и лишь в самом конце начинают использовать слово «типы».
И вишенка на торте. Цитирую: «Наконец, проанализированные здесь данные не позволяют нам решить вопрос о том, сколько личностные типы предсказывают исход жизни».
Плохое ли это исследование? Нет, ни в коем случае.
Это очень полезная работа по многим параметрам — от оттачивания математических инструментов для анализа до выявления дальнейших направлений исследований. Работа проделана колоссальная и проделана очень качественно. На Нобелевку не потянет, но цитироваться будет очень широко, я уверен.
Просто не надо делать далеко идущие выводы. Действительно обоснованной типологии личности нам не дали. Никогда такого не было и вот опять.
Люди, вопреки мифу, меняются
Теперь упомянутое изменение с возрастом. Возможно, группа «пример для подражания» просто отразила то, что видно в других исследованиях. Люди меняются.
Например, в 2019 году вышло исследование, сравнивавшее людей в подростковом возрасте и через пятьдесят лет. Оказалось, что в людях изменилось не всё, но многое [2].
И это большая проблема. Сама идея типа личности предполагает неизменность. И не важно, сколько тебе лет — родился таким, таким и оставайся. А этого мы не видим.
Наоборот, у нас есть постоянная изменчивость. Был таким — стал сяким, был этим-то — стал тем-то. Прямо как в присказке: «Кто в юности не бунтовал, у того нет сердца. Кто бунтует в старости, у того нет ума».
Современный подход
Сейчас вместо типов личности используются профили. Это совокупность показателей выраженности различных черт. Что-то вроде розы ветров, которую вы изучали на географии.
Как я уже упоминал, сейчас в основном используют Большую пятёрку личностных качеств.
Она состоит из пяти черт, у каждой из которых два полюса:
1. Открытость опыту (openness to experience). Один полюс — это любопытство, второй — осторожность.
2. Добросовестность (conscientiousness). Организованность против беззаботности.
3. Экстраверсия (extraversion). Общительность против сдержанности.
4. Сговорчивость (agreeableness). Дружелюбие против критичности.
5. Тревожность (neuroticism). Уязвимость против закалённости.
Я немного упростил, потому что если про Большую пятёрку рассказывать обстоятельно, статья увеличится вдвое.
У людей эти черты выражены по-разному, поэтому и получается не тип, а всего лишь профиль. Да ещё и изменчивый, как мы убедились.
Но это используется широко, во многих исследованиях — всё равно это лучшее из доступного на сегодня.
Профиль, построенный на основании Большой пятёрки позволяет предсказывать некоторые моменты (например, производительность), но всё же не так надёжно, как этого хотелось бы.
Кстати, если вы вспомните о расстройствах личности (например, нарциссическом или гистрионном) и скажете, что вон они вполне себе предсказывают поведение человека, то вы будете правы.
Но тут есть нюанс — расстройства личности не являются типологиями. Это описание нарушений, которые весьма неприятны и портят жизнь их носителю. Встречаются они, к счастью, не у всех, поэтому и нельзя говорить, что это типы личности.
А как же Павлов?
Вот здесь, уверен, меня обязательно спросят — а как же типология Ивана Петровича Павлова?
Он ведь опирался на три свойства нервной системы: сила, уравновешенность, подвижность.
Это вроде бы твёрдые основания, почти как атомный вес у химических элементов. Именно его Менделеев использовал для своей таблицы. Чем идея Павлова хуже?
Ничем не хуже. Это потенциально очень крутое основание, которое
решило бы много проблем.
Однако я никогда не видел хороших современных исследований по этой теме. Я много искал среди англоязычных научных журналов, но не смог ничего найти. Возможно, плохо искал, но уж как есть.
Что я подразумеваю под хорошими? Такие, в которых темперамент изучается напрямую, в нервной системе.
Например, в 2010 году в приличном журнале вышла статья, в которой сопоставлялась павловская модель и Большая пятёрка. Вот только темперамент устанавливался с помощью опросника — Structure of Temperament Questionnaire–Compact (STQ-77) [3].
На мой взгляд, это полностью обнуляет сами идеи Павлова об объективности оценки силы или подвижности нервной системы.
Кроме того, в исследовании прямо говорится, что черты темперамента отличаются от черт личности.
Опытные люди здесь вспомнят про теппинг-тест (tepping test), предложенный Е. П. Ильиным в 1972 году. Предполагается, что тест указывает на силу нервной системы за счёт измерения динамики темпа движений кисти. Предполагается, что сила нервной системы влияет на работоспособность человека. Следовательно, человек с сильной нервной системой выдерживает более суровую нагрузку, чем человек со слабой. У человека со слабой нервной системой напряжение должно возникать быстрее.
Суть теста – фиксация характера движения кисти на протяжении тридцати секунд. Если по-простому — надо карандашом проставить как можно больше точек на специальном бланке. Из-за этого процедуру в некоторых кругах называют тестом «Дятел».
Самая идея — отличная. Действительно, выглядит всё очень логично и работоспособно. Всё по Павлову.
Как вы понимаете, подвох в том, что теппинг-тестом пользуются только на просторах бывшего СССР. А это тревожный звоночек.
Я искал по-разному, но так и не смог найти исследования теппинг-тестирования, выполненные бы в Японии, Индии, Китае, США или других странах. Всё — только в пределах границ бСССР.
То есть интерес к методике в мировой науке — на уровне нуля.
Для сравнения — тэппинг-тест (тapping test). Это тест для выявления когнитивный нарушений (например, при болезни Паркинсона). Тест тоже основан на постукивании, но не карандашом, за счёт движения кисти руки, а пальцами.
Для таппинг-теста исследований много. Например, я с ходу нашёл два мета-анализа, где среди прочего рассматривался таппинг-тест. Одна работа вышла в 2007 году, вторая — в 2008 [4,5]. То есть, всё достаточно свежее.
Подчеркну — в обоих случаях таппинг-тест используется для оценки сохранности когнитивных функций, а не силы нервной системы.
Итак, теппинг-тест в мире почему-то не распространён. Меня это наводит на неизбежную мысль — раз методику не исследуют и тем более не применяют во всём мире, значит, не так уж она хороша.
Тем не менее, возможно, я искал плохо, и не нашёл нужных исследований. Однако это не меняет факта: модель Павлова широкого распространения не получила. В том числе и на Западе.
Может быть, они о ней не знают? Вряд ли.
Во-первых, Павлов — это величина. На его работы постоянно ссылаются, упоминают и до сих пор помнят.
Во-вторых, научная мысль идёт параллельно, и открытия делаются независимо. Так в СССР открыли послепроизвольное внимание, а в США — состояние потока. В США Эдельман выдвинул теорию нейродарвинизма, а в СССР Швырков сформулировал системно-эволюционную теорию.
Это шло независимо, потому что так развивается наука — когда накоплен материал, открытия случаются независимо друг от друга.
И опять же — если идея Павлова работает, почему она не проявилась в исследованиях социальных психологов? Почему обстоятельства и оценки меняют поведение людей так легко?
Ведь типология должна предсказывать поведение, следовательно, оно должно быть постоянным в любых обстоятельствах. А оценки должны проистекать из типа нервной системы и не меняться вслед за обстоятельствами.
Мы этого не видим, так что увы — не думаю, что типология Павлова актуальна.
Уверен, если бы эта типология была продуктивной, никто бы не морочился Большой пятёркой. Если можно определить группу крови с помощью анализа, никто и не подумает использовать опросник. Но раз опираются на опросники, похоже, силу нервной системы измерить пока не удаётся.
Но допустим, что дело в коварстве Запада. Вопрос — если модель Павлова рабочая, почему она не пошла в народ?
Её совершенно нет в практической плоскости — нет изданий под разные типы, нет магазинов, ориентированных на разные типы, нет реклам для разных типов.
Получается, что эта типология по-просту бесполезна — вот её и не используют.
Как создать типологию личности?
Возможно ли, что типологию личности в будущем всё же сделают? Исключить нельзя. Развитие технологий может дать нам новые инструменты, которые позволят создать действительно рабочую типологию личности.
Для этого нужно решить самое малое три задачи.
1. Единое основание. Надо, чтобы для разделения на типы использовалось что-то одно, как атомный вес у химического элемента. Тогда типология будет предельно стройной.
Пока этого нет. Всегда можно спросить: «А почему выбрано именно это основание?» И внятного ответа не будет.
Человек пока слишком сложен, мы не можем уложить его в узкую ячейку единого основания.
2. Объективность. Основание должно изменяться независимо от обеих сторон — и от наблюдателя, и от измеряемого. Как анализ крови.
Здесь уже есть некоторые достижения. Вот, например, есть исследование, показывающее, что миелинизация нервных путей в головном мозге, очень хорошо совпадает с Большой пятёркой [4].
Миелинизация — это увеличение жира в защитной оболочке нервного волокна. Его можно измерить объективно. Но всё это даёт нам тот же профиль, вроде розы ветров. Как это использовать — пока неясно.
3. Предсказательность. Тип нужен не сам по себе, а для предсказания поведения. Как мы видели выше, та же Большая пятёрка предсказывает поведение слабо. Да, кое-что видно, но слишком мало, чтобы всерьёз на это опираться.
Пока эти задачи не решены. И я сомневаюсь, что две из них можно решить в принципе.
Но отрицать не буду, всякое возможно. Просто сейчас типологии личности — это всего лишь частные фантазии увлечённых людей.
Уже несколько лет я не понимаю ажиотажа вокруг привязанности. Вдруг информационное пространство наполнилось тезисами «Привязанность очень важна», «без привязанности никуда» и так далее.
Есть такой литературный ход у детективщиков — начать историю с какого-нибудь мелкого преступления, раскручивая которое следователь доберётся до головокружительных высот. Скажем, начинается всё с кражи, а заканчивается заговором в самых высших эшелонах власти.
Американская исследовательница, занимавшаяся в основном детьми — вопросами понимания закономерностей детского развития и охраной детства.
